Беседа с экономистом Полом Кругманом | Большие Идеи

・ Корпоративный опыт

Беседа с экономистом
Полом Кругманом

Экономист Пол Кругман не ожидал, что экономический спад распространится со скоростью пандемии

Автор: Клифф Сара

Беседа с экономистом Полом Кругманом

читайте также

Рацпредложения: участвуют все

Барри Нейлбафф,  Эйрес Ян

Нетворкинг без отвращения

Мариам Кучаки,  Тициана Каскьяро,  Франческа Джино

Уроки стойкости: всё будет не так, как раньше

Как помочь выжившим

Найберг Энтони,  Тревор Чарли

Профессор Принстонского университета Пол Кругман, получивший в 2009 году Нобелевскую премию по экономике, считает, что его главный талант — умение строить простые модели сложных экономических процессов. Этим он занимается как ученый. Но у него есть и другая профессия: блоггер и обозреватель газеты New York Times. И здесь его способность на пальцах объяснить самые сложные проблемы проявляется не менее ярко.

Что вас удивило в нынешнем кризисе?

Меня поразило, что вся мировая экономика повернулась разом, как гигантский механизм трансмиссии. Ну кто мог предвидеть, что экономический спад раскрутится, как система шестеренок, и прокатится по всем странам? Раньше я считал надуманным образ «финансовой инфекции» — что, мол, Бразилия могла «заразиться» от России, потому что какой-то обанкротившийся хедж-фонд инвестировал в обеих странах. Но быстрое распространение кризиса наталкивает на мысль, что мне, пожалуй, стоило более серьезно отнестись к этой идее. Настоящей проблемой оказалось и отсутствие единого европейского правительства. Лидеры стран Европы не могли скоординировать свои усилия. Мы стали свидетелями того, как лопаются «пузыри» там, где мы этого вовсе не ожидали: в Испании, в Ирландии, в странах Восточной Европы. Было невозможно предположить, что мировую экономику так сильно затянет в пучину. Некоторые думали, что Соединенным Штатам с их огромным предпринимательским и инновационным потенциалом в принципе не грозит глубокая и продолжительная стагнация. Но оказалось, что рационализаторство, энергичность и креативность помогают долгосрочному экономическому росту, но не защищают экономику от циклических спадов. Более того, эти качества делают ее еще более уязвимой. В 20-е годы Америка была страной с самой передовой и производительной промышленностью, что не спасло ее от финансового коллапса и ужасной депрессии.

Как вы считаете, прибавил ли кризис очков в пользу социализма?

Нет. Он прибавил очков в пользу регулируемого капитализма. Совсем недавно большая часть истеблишмента верила, что государственная система финансового надзора — страховочная сетка, сохранившаяся в Америке со времен «Нового курса», только мешает экономике развиваться. А сейчас мы оглядываемся на эпоху жестких правил и думаем: «Надо же, после 1930-х у нас пятьдесят лет не было ни одного крупного кризиса». Может, все эти годы мы и не получали таких высоких процентов по депозитам, как в последующие десятилетия, но теперь-то нам это не кажется столь важным.

А были ли какие-нибудь менее очевидные причины нынешнего кризиса?

Некоторые могут не без оснований попенять гарвардскому экономисту Майклу Дженсену, публиковавшемуся в HBR и других изданиях: мол, он втянул нас во все это, постоянно указывая на недостатки системы, при которой доход топ-менеджеров не был непосредственно привязан к прибыли акционеров. Идея о том, что руководство компании нужно стимулировать долей в прибыли, стала весьма популярной — и, вероятно, нанесла серьезный ущерб экономике. На Уолл-стрит она была воплощена в полной мере — директорам, обеспечившим прибыль на коротком отрезке, выплачивали огромные бонусы. Но когда песочные замки смыло волной, выяснилось, что те, кто их строил, ничего не потеряли. Экономисты тоже должны взять на себя часть вины. Ведь это именно они разработали теорию эффективного рынка, поверив в которую, мы, как выяснилось, практически лишили себя инструментов, позволяющих регулировать финансы.

Нужно ли руководителям корпораций менять что-либо в своей практике?

Должен признаться, я об этом не очень много думал. Один из пороков, в которых повинны экономисты, — вера в то, что частный сектор в большинстве случаев знает, что делает. Но нефинансовые предприятия в целом эту веру нисколько не поколебали. Их производительность в течение последних 10 лет показывала высокие темпы роста, что свидетельствует об эффективности.

Тем не менее я допускаю, что высокие зарплаты топ-менеджеров — вне всякого сомнения сыгравшие немалую роль в падении финансового сектора, — пусть в меньшей степени, но повлияли на решения, принимаемые в компаниях реального сектора. Во многих, очень многих организациях менеджерам высшего звена платят слишком щедро, это уж точно.