читайте также
Член Общественной палаты Российской Федерации Мария Каннабих «навестила», как сентиментально сообщил 26 сентября сего года сайт ОП, Надежду Толоконникову. Поводом послужило письмо заключенной об ужасающих условиях существования в женской колонии в Мордовии и об объявленной ею голодовке.
На сайте ОП Мария Каннабих делилась своими впечатлениями и соображениями: «Я видела Надежду, выглядит она нормально. Я не заметила на ней никаких следов побоев. Также я заходила в камеру, где сидит Толконникова, там вполне приемлемые условия. В целом, это нормальная колония, не самая хорошая, но и не самая плохая».
Итак — Надежда «выглядит нормально» и «колония нормальная». Имеется в виду представление о тюремной норме Марии Каннабих. Какое же оно? А вот какое: «Конечно, когда человек впервые попадает в такое место, условия ему кажутся ужасными», — рассказала Мария Канабих» (курсив наш).
Всем понятно?
Места, где осужденные граждане России отбывают наказание в виде лишения свободы — тюрьма или колония, — должны казаться (и, соответственно, быть — не во сне же оно человеку чудится) ужасными.
Мария Каннабих, которая также возглавляет фонд помощи заключенным, своих слов не стесняется. Потому что знает: это не только ее личное мнение. Это наша российская норма, от которой идет весь отсчет.
…Перенесемся-ка теперь из России в другие страны, расположенные на одной с нами планете Земля.
Поздней осенью 1995 года я вела семестр в столице Канады, в Оттавском университете. Вернее, звали-то меня на весь семестр, но я как раз в 1994 году приняла решение — больше, чем на два месяца, в году из России не уезжать. Мне сумели «умять» мой курс лекций до двух месяцев. Я приехала.
Узнала среди прочего, что смертная казнь в Канаде отменена 25 лет назад (у нас она тогда еще применялась) и еще кое-что интересное про пенитенциарную систему, — и решила посмотреть их тюрьмы. В МВД Канады такая просьба члена Комиссии по вопросам помилования при Президенте России (была, знаете ли, такая Комиссия, распущенная в конце 2001 года преемником Президента Ельцина) не вызвала никаких возражений. Меня возил на машине замминистра (сам, заметьте, за рулем), рассказывая по дороге массу интересного.
Сначала мы поехали в очень старую — по канадским меркам — тюрьму, ровесницу наших Бутырок (где я бывала не раз). Понятно, что обшарпанных стен и двухвековой грязи там не было, но интерес не столько в этом.
Я попросила отвести меня к самым опасным преступникам, отбывающим самые долгие сроки — 25 лет или пожизненное.
Нечто вроде очень широкого коридора. С одной его стороны — череда камер, отделенных от коридора толстыми железными прутьями от пола до потолка, с промежутками сантиметров в 20. С другой — застекленные помещения дежурных полицейских. Через две минуты становится ясно: о возможности побега вопрос даже не стоит.
…Вцепившись в железные прутья двумя руками, со мной разговаривал человек — точь-в-точь иллюстрация к «Графу Монтекристо»: полуседые волосы и борода до пояса. Он объяснял, что сидит уже 17 лет…
В соседней весьма уютной камере, в глубине, за столиком, над которым висел телевизор, сидел и что-то писал молодой человек рыхлого сложения. Мне пояснили (отведя подальше, не при нем): это сексуальный маньяк, на его счету три жизни. У него — тоже пожизненное, но, хотя спустя 25 лет осужденный имеет право просить об освобождении, этот освобожден не будет.
…А в новой тюрьме — для «обычных» заключенных — коридоры лучами шли от центра. Там в стеклянном тереме сидели надзиратели, видящие насквозь все коридоры, по которым — с открытыми дверьми камер! — свободно бродили заключенные, покупая себе что-то в киоске, беседуя друг с другом…
И ни им, ни мне условия их заключения не казались «конечно, ужасными». Вот насколько могут различаться представления о норме.